Нерсесян об иконах

Пишет _corso_ (_corso_) @ 2008-11-25 12:04:00

Ну что, покричали – теперь и поговорить можно. 

Заинтересованным лицам сообщаю, что меня по-прежнему все еще пока не уволили. Более того, руководство ГТГ, к моему счастью и их чести, было возмущено не тем, что я публично высказал свою точку зрения, а тем, что при этом я употребил ЭПИТЕТЫ.
В частности – прилагательные «трусливый» и «преступный». За употребление которых я извиняюсь охотно и публично.
«Преступником» человека в нашей демократической стране может назвать только суд, и это очень хорошо и правильно. Прошу прощения.
Относительно «трусости» - искренне верю, что мог ошибиться. Более того, надеюсь, что ошибся. Горячо надеюсь.

Теперь – к делу.
Как и следовало ожидать, судьба конкретной иконы заинтересовала далеко не всех. Граждане у нас мыслят глобально, на «мелочи» не размениваясь. Им хочется решать «государственные вопросы», восстанавливать «историческую справедливость» и радеть о чистоте христианского вероучения и церковного предания.
Что ж, попробуем поговорить и об этом. Суммируем, так сказать.

Начнем издалека – и с того, что будет, безусловно, приятно для защитников «исторической справедливости».
Нет никаких сомнений в том, что иконы создавались, прежде всего, для употребления в храмовом богослужении (хотя это и не абсолютно так – с незапамятных пор существовали также домашние и личные моленные образы, но к «Троице» это отношения не имеет). Более того, их создатели предусматривали подобное употребление даже технически, вкладывая в свои произведения максимально возможный «запас прочности» – доски, паволока, толстый грунт (левкас), минеральные краски, покровный защитный лак (та самая олифа, которая потом темнела) и т.п. И именно благодаря такому «запасу прочности» иконы могли длительное время выдерживать те достаточно жесткие условия, в которых они находились.
Но жесткие условия рано или поздно сказывались, запас прочности сходил на нет, и начинались разрушения, которые нарастали, иногда в геометрической прогрессии, – особенно в тех случаях, когда наши предки прибегали к варварским реставрациям. Рано или поздно становилось понятно, что икону больше использовать нельзя. Для таких «состарившихся» икон существовало особое слово – ВЕТХАЯ.
В Средние века, да и, зачастую, в Новое время с ветхими иконами поступали по-разному. Сжигали, пускали «по водам», а иногда просто складывали в «рухлядных». На смену им создавались новые, а судьба старых уже никого не волновала. Самое интересное, что подобное могло происходить и с самыми почитаемыми чудотворными образами – нередко исследователи не обнаруживают в процессе реставрации таких произведений ожидаемой древней живописи и понимают, что имеют дело лишь с позднейшим списком с бесследно исчезнувшей святыни.

Уже в XIX столетии на смену «рухлядным» стали приходить музеи – прежде всего частные. Всякий хоть сколько-нибудь культурный человек знает об иконных коллекциях А.В. Морозова, С.П. Рябушинского, И.С. Остроухова, А.И. Анисимова и многих других. Да, между прочим, и у самого Третьякова была личная иконная коллекция – правда, небольшая. Так или иначе, первые 62 номера нашей инвентарной книги – это именно иконы из собрания Третьякова.
Как такие коллекции создавались? Перекупщики-офени скупали ветхие иконы по всей Руси, реставраторы расчищали их от записей – в меру своих тогдашних возможностей (а иногда и дописывали) и продавали любителям. Это была НОРМАЛЬНАЯ практика, и никто никогда не видел в ней ничего «неправославного». Самое забавное в этой ситуации, что три четверти иконного собрания Третьяковской галереи, например, составляют иконы именно из таких частных коллекций-музеев. И если бы пришлось возвращать эти иконы «законным владельцам», речь пошла бы не о храмах, а о потомках перечисленных выше коллекционеров. Хотя что-то мне подсказывает, что потомки Остроухова, Рябушинского и многих других собирателей гордятся тем, что собранное их предками находится сейчас в главной сокровищнице национального искусства – несмотря на трагические обстоятельства, которые сопровождали (не всегда!) их попадание туда.
Впрочем, в самом факте частного собирательства икон с точки зрения религиозного пуриста может быть нечто сомнительное. Но куда тогда девать епархиальные древлехранилища, которых до 1917 года в России существовало уже сорок три? Туда по распоряжению архиереев свозились со всей епархии пришедшие в ВЕТХОСТЬ богослужебные сосуды, книги и ИКОНЫ. Наконец, вспомним, как уже в 1913 году приехавший в Суздаль император Николай II повелел отобрать в женском Покровском монастыре 32 древние иконы для музея Александра II (ныне Русский музей) в Санкт-Петербурге. В числе других была и особо почитаемая «Троица», и когда монахини попытались протестовать, её заменили копией... Я понимаю, что канонизировали государя императора не за это, но вряд ли кто-то готов на основании этого поступка усомниться в его православии.

Думаю, на вопрос о том, где должны находиться иконы – в храме или в музее – я уже ответил. В храме – до тех пор, пока их состояние это позволяет, – а потом в музее, причем неважно в каком – в государственном, частном или епархиальном. По крайней мере, православные люди в XIX столетии – в отличие от нынешних неофитов! – это отлично понимали. И не воспринимали факт перемещения иконы из храма в музей, как некое кощунство. Такое представление о естественном ходе событий является, к сожалению, достижением новейшего «богословия»…
Да, и пусть не обманывает вас внешний вид того, что вы видите в нынешних музеях. Как бы благополучно подчас не выглядели те произведения, которые стоят в музейных витринах – помните, что это внешнее благополучие – результат титанического труда реставраторов, и что, на самом деле, большинство из них уже давно перешагнуло тот порог сохранности, которые в прежние времена обозначали словом «ветхость». Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Короче – если б не случилось октябрьского переворота 1917 года, то тот разумный процесс, который начался даже не в XIX, а в конце XVIII столетия, всё равно завершился бы тем, что большая часть древних памятников оказалась бы в музеях. Наверное, возникали бы и какие-то конфликтные ситуации (вроде той, что произошла в Покровском монастыре), но в любом случае, речь шла бы исключительно о судьбе конкретных произведений и никакая «идеология» на принимаемые решения не влияла бы.

Так или иначе, переворот произошёл, и этот вполне естественный и логичный процесс был форсирован – причем ВОПРЕКИ, а не БЛАГОДАРЯ позиции новых властей. В ситуации, когда новые власти готовы были уничтожить церковное искусство вместе с церковью, именно историки, музейщики и реставраторы спасали – и то, что собирались уничтожить большевики, и то, что было выброшено на помойку невежественными церковниками, еще до 1917 года (как тот же Звенигородский чин, неоднократно поминавшийся у меня в комментах). Кстати, процедура выдачи «Троицы» была абсолютно легитимна и произошла задолго до массовой экспроприации церковных ценностей – лаврское начальство передало её реставраторам, а взамен получило копию, выполненную «мерой и подобием», которая находится в Троицком соборе до настоящего времени.
Выяснить, какие именно иконы в первые годы после переворота отдавалось добровольно просвещенными людьми – в лучших традициях дореволюционного времени, а какие впоследствии удалось спасти от большевистских погромов (нередко в уже сильно поврежденном состоянии), возможно далеко не всегда. Хотя масштабы погромов, разумеется, трудно переоценить. Тем не менее, всё или почти всё, что от них уцелело – уцелело в музеях. Причем уцелело, несмотря на сильное давление безбожных властей, то и дело спускавших разнарядки на «списание» (то есть на уничтожение) икон, которые были не нужны «победившему пролетариату». Эти разнарядки музейными сотрудниками, как правило, игнорировались – причём нередко с риском для их свободы и самой жизни. Видимо, хотели "укрыть" побольше "краденного"…

А теперь представим на секундочку, что мы решим заняться «реституцией», к которой призывает нас отец Владимир Вигилянский и его последователи. Чтобы не превратить такую реституцию в ответный грабёж, нам придется выяснять судьбу каждой (каждой!) из тысяч единиц хранения, её происхождение, обстоятельства её попадания в тот или иной музей (или – частную коллекцию, ибо зачем же тормозить на полпути), имея перспективу бесконечных обид, судебных дрязг, истерик и всеобщего остервенения.
И это позиция людей, которым Спаситель завещал отдавать верхнюю одежду тем, кто испрашивает рубашку?? Скажите мне после этого, что я пристрастен! Даже светские власти прекрасно понимают, что после семидесяти лет коммунистического режима никакая «реституция» в нашем государстве невозможна – поскольку приведет к войне «всех против всех». А теперь вы хотите меня убедить, что эту войну готова развязать церковь – причем даже не ради своих традиций (ибо они, как мы только что удостоверились, выглядели несколько иначе, чем представляют широкой аудитории), а чтобы вернуть в свою СОБСТВЕННОСТЬ ветхие предметы, которые при нормальном стечении исторических обстоятельств ВСЁ РАВНО рано или поздно оказались бы в музеях?? И для чего – чтоб уже, наконец, «доиспользовать» их в прах? По принципу – «так не доставайся же ты никому»?
Вот простите, не поверю.
Я, простите, поверю в мудрость церкви в целом, и во временное умопомрачение небольшой части священнослужителей и прихожан РПЦ МП, во многом, конечно, спровоцированное амбициями светских властей (а именно их я имел в виду, употребляя выражение «идиотский каприз»).
Будет не так страшно.

Впрочем, всё это уже эмоции, а меня за прошедшую неделю столько раз обвинили в «эмоциональной вздёрнутости», что я стал нервно озираться – как бы не проявить чего лишнего и не перепугать интеллигентное, сдержанное и культурное общество.

Напоследок – маленький дисклеймер.
Кто хочет поговорить по теме поста – милости прошу.
Кто хочет обсудить мое персональное вероисповедание, национальность, семейную жизнь и прочих беременных девочек – тоже милости прошу. Вам – сюда!
Здесь я троллей больше кормить не буду. Кризис. Харчи не подвезли.